– Ты плохо выглядишь, – заметил Розенфельд, удивив Эдди этим проявлением участия. – Сломал руку?

– Мне помогли ее сломать.

Розенфельд вручил ему карточку с адресом штаб-квартиры Рабочего союза.

– Если разузнаешь что-нибудь, свяжись со мной. Или если тебе что-нибудь понадобится.

– Ты ошибся адресом. Я же ничтожная личность, достойная лишь презрения.

– Не совсем так. Я все-таки знаю тебя достаточно давно.

Эдди достал из кармана часы, которые, несмотря на треснувшее стекло, по-прежнему показывали точное время.

– Вижу, они все еще у тебя, – усмехнулся Исаак.

Эдди смутился, потому что Исаак-то знал, каким путем часы попали к нему. Похоронная церемония заканчивалась, и прежде чем пойти проститься с родными покойной, Розенфельд хлопнул Эдди по спине.

– Я не ошибся адресом, братишка.

Эдди смотрел, как расходятся люди, присутствовавшие на похоронах. У могилы остались лишь несколько девушек, работавших в Эш-билдинге, а также молодой человек в потрепанном пиджаке и с черной повязкой на рукаве.

Эдди решил воспользоваться возможностью и заглянуть на могилу Мозеса Леви, которую ни разу не посещал после смерти учителя. Вокруг могильного камня все заросло молочаем, и Эдди выполол его. Надо было сделать хоть такую мелочь для человека, который дал ему так много. Он с благодарностью вспомнил вечер, когда впервые встретил Леви. Ему не хотелось даже думать, кем он мог бы стать, если бы не эта встреча.

Выйдя с кладбища, Эдди направился к станции железнодорожной линии Е1 на Второй авеню, чтобы пересечь Ист-Ривер по мосту Куинсборо, построенному два года назад и связавшему Куинс с Манхэттеном. В прошлом он ездил в Куинс и рыбачил в бухте Джамайка, где водилась самая разная рыба, ходили огромными косяками бараньи головы и черные дромы, теперь практически исчезнувшие. Эдди надеялся, что прогулка поможет ему прочистить мозги, но у него, наоборот, возникло странное, жутковатое ощущение, им овладело также чувство одиночества – возможно, навеянное посещением могилы Леви.

Он свернул на пустынную улицу, где солнце, казалось, насквозь прожигало его черную шляпу и пиджак. Помня уроки Хочмана, по пути он внимательно следил за окружающими. «Слушай, и узнаешь то, что тебе, возможно, понадобится». Услышав позади какой-то шорох, Эдди остановился якобы для того, чтобы поправить шину на руке, и бросил взгляд через плечо. Молодой человек, носивший на похоронах черную повязку, юркнул в дверь ближайшей конюшни. Эдди подумал, не этого ли человека видел Бек с палкой на болоте и не наткнулся ли он на убийцу. Он вернулся к конюшне и обошел ее с задней стороны. Подобрав валявшуюся на земле толстую ветку каштана, он подкрался к молодому человеку сзади и прижал его к обшитой гонтом стене, приставив ветку к горлу. На вид ему было чуть больше двадцати, к рукопашным схваткам он явно не привык, так что Эдди без труда справился с ним.

– Отпусти! – прохрипел молодой человек. – Я не замышлял ничего плохого.

– Зачем ты тогда крадешься за мной?

– Из-за Ханны. Я, кажется, знаю, как это произошло.

Эдди убрал ветку. Молодой человек согнулся и закашлялся, схватившись рукой за горло.

– Откуда ты знаешь? – спросил Эдди, когда молодой человек отдышался.

– Мы любили друг друга и хотели пожениться. Но она боялась сказать об этом отцу, и мы держали это в тайне.

Это был тот парень, о котором говорила Р. Его звали Аарон Сэмюэлс, он был портным, но теперь оставил работу.

– Я не могу жить по-прежнему, зная все это. И я ведь к тому же помогал ей осуществить ее план. Мы думали, что сможем добиться того, что не получалось у профсоюзов. Она должна была встретиться в то утро с одним человеком, представителем владельцев фабрики. У нее было доказательство, что рабочих запирают в цехах: я снял – Господи, прости меня – ручку с одной из запертых дверей – той, что выходила на пожарную лестницу, и она взяла ее с собой. Если бы они отказались изменить этот порядок, она постаралась бы попасть к Альфреду Смиту, члену городского совета от Нижнего Ист-Сайда.

Сэмюэлс был в отчаянии. Он обвинял себя в глупости и непредусмотрительности.

– Надо было пойти на встречу мне, но она считала, что ей легче будет вывести администрацию на чистую воду, так как они подумают, что молодая девушка не представляет серьезной угрозы.

– Ты не знаешь, кто это сделал?

– Да если б я знал, неужели бы я его не нашел?

Они вместе пошли на железнодорожную станцию, погрузившись в размышления. По сторонам фабрики чередовались с пустырями, на которых уже вовсю стрекотали сверчки.

– Ее сестра сказала, что она пошла куда-то купить еды перед работой, – вспомнил Эдди.

– Она пошла на встречу. Просто не хотела, чтобы Элла об этом знала.

– Значит, это было где-то поблизости.

– В переулке за Грин-стрит.

– Почему же ты раньше не сказал об этом? – нахмурился Эдди.

– Я думал, это не имеет значения, – ответил Аарон Сэмюэлс – в переулке или где-то еще.

– Что-нибудь еще можешь сообщить?

– Ханна сказала, чтобы я не беспокоился. Она всегда носила с собой моток синих ниток на счастье.

Вернув Вайсу золотой медальон Ханны, Эдди попросил у него разрешения оставить на время другие принадлежавшие ей мелочи у себя. Хочман учил, что вещи, которые человек носит с собой, говорят о нем больше, чем его приверженность какой-либо религии или философии. Придя домой с похорон, Эдди разложил на столе вещи Ханны. Синее пальто, шпильки, гребень и две черные пуговицы. На первый взгляд, в них не было ничего особенного. Но что-то должно было в них быть, просто он этого не видел. Он взял свою камеру, и хотя фотографировать с забинтованной рукой было трудно, он справился с этим, привязав камеру веревкой прямо к шине. В объективе все вещи по-прежнему выглядели обыкновенно. Он проявил фотографии, расставил их на столе, прислонив к стене, и стал разглядывать. Голубое пальто с круглым воротником и четырьмя позолоченными пуговицами было в удивительно хорошем состоянии. Стиль его был полудетским и говорил о том, что от него многого ждали. Гребень и шпильки напомнили Эдди слова Эллы, что ее сестра расчесывала волосы по сто раз каждый вечер. Две черные пуговицы, снятые крупным планом, казались чужеродным элементом. Они были слишком крупными и подходили скорее мужчине, а не молодой девушке. На каждой была вытиснута звезда с дырками на концах, в которых виднелись обрывки черных ниток. И тут Эдди понял, что Ханна оторвала их от пальто человека, напавшего на нее.

Он почувствовал знакомое возбуждение, какое охватывало его, когда, работая у Хочмана, он нападал на след исчезнувшего мужа или любовника. Он достал увеличительное стекло и стал рассматривать снимки, сделанные в день пожара. В комнате темнело, и Эдди зажег фонарь и несколько свечей. Среди фотографий ему попался снимок кареты, запряженной двумя прекрасными гнедыми лошадьми. Он поднес к снимку свечу, хотя воск капал на него, и увидел то, чего не замечал раньше. Он сделал слишком много фотографий в тот день, к тому же глаза у него щипало от копоти. Теперь же он узнал в человеке, выглядывавшем из-за бархатной шторки, Гарри Блока. Он был поверенным нескольких владельцев швейных фабрик в районе Вашингтон-Сквер, и было неудивительно, что он оказался в этом месте в день пожара. Вглядевшись в снимок внимательнее, Эдди увидел в глубине кареты еще одного человека с толстой дубинкой, которой можно было нанести серьезное увечье, если бы кому-либо из волнующейся толпы вздумалось напасть на тех, кто спасался бегством.

Человек с дубинкой был тем самым, кто прогонял Эдди с пожарища в тот день. Он же пытался ограбить его около пивной Максорли и не исключено, что с помощью той же дубинки выбирался из болота после того, как избавился от тела девушки. И, возможно, подозревал, что старый отшельник знает о его преступлении.

Эдди достал часы из кармана и положил их на стол, задумчиво поглаживая пальцем трещины на стекле. Он вспомнил выражение лица Блока, когда он увидел у Эдди часы, некогда принадлежавшие ему.